Monstrum in Animo
У меня есь тапочки-собачки. Такие обычные серые и непримечательные тапочки собачки. Внешне они кажутся обычными тапками...
*Задумчиво и грустно смотрит на свои ультра готичные тапочки-собачки*
Но это снаружи. Чтобы увидеть другую картину, надо всего-лишь заглянуть ей в душу. И мы увидим страдающую душу и израненное сердце.
Им наверняка тоже тяжело жить. Об них топчутся, их пинают. Об их вспоминают только когда они нужны. Этот мир их не понимает...
А собак называют братьями меньшими и друзьям человека... Но это собак называют. А тапочки-собачки - нет. Тапочки - это как коврик у двери - лежит в грязи, и все об него топучтся, не задумываясь о нём.
Их передавали кому попало, как рабов, давали поносить в качестве жеста доброй воли, наконец их просто кидали через всю комнату.
*Снова смотрит в задумчивые и уже частично стёртые слёзами глаза тапочек - собачек*
Их уши навечно пришиты так, чтобы торчали вверх, как будто они радостные. И никто их не спрашивает, а радостны ли они сами.
Глаза сами стираются, когда ночью на их пластиковые глаза наворачиваются слёза одиночества.
Некогда радостно торчащий вверх нос отклеился и поник, теперь он всегда безвольно опущен вниз.
Недавно правая тапка была на краю гибели. Она порвалась и наружу вышел наполнитель. Она полгода лежала в шкафу истекая ватой, но потом её всё-таки пожалели и сшили. И снова стали носить, не думая о том, что ей надо отлежаться после операции, что она недавно умирала. И теперь она снова глотает напольную пыль Бездушно.
Не любим мы свои тапочки, господа.
*Задумчиво и грустно смотрит на свои ультра готичные тапочки-собачки*
Но это снаружи. Чтобы увидеть другую картину, надо всего-лишь заглянуть ей в душу. И мы увидим страдающую душу и израненное сердце.
Им наверняка тоже тяжело жить. Об них топчутся, их пинают. Об их вспоминают только когда они нужны. Этот мир их не понимает...
А собак называют братьями меньшими и друзьям человека... Но это собак называют. А тапочки-собачки - нет. Тапочки - это как коврик у двери - лежит в грязи, и все об него топучтся, не задумываясь о нём.
Их передавали кому попало, как рабов, давали поносить в качестве жеста доброй воли, наконец их просто кидали через всю комнату.
*Снова смотрит в задумчивые и уже частично стёртые слёзами глаза тапочек - собачек*
Их уши навечно пришиты так, чтобы торчали вверх, как будто они радостные. И никто их не спрашивает, а радостны ли они сами.
Глаза сами стираются, когда ночью на их пластиковые глаза наворачиваются слёза одиночества.
Некогда радостно торчащий вверх нос отклеился и поник, теперь он всегда безвольно опущен вниз.
Недавно правая тапка была на краю гибели. Она порвалась и наружу вышел наполнитель. Она полгода лежала в шкафу истекая ватой, но потом её всё-таки пожалели и сшили. И снова стали носить, не думая о том, что ей надо отлежаться после операции, что она недавно умирала. И теперь она снова глотает напольную пыль Бездушно.
Не любим мы свои тапочки, господа.